Владислав Тарнопольский и Екатерина Калачикова ― о современной академической музыке и преподавании осознанного кураторства в Шанинке

Как появилась идея сделать такую программу?

Владислав Тарнопольский (далее ― В.Т.): Эта идея зрела довольно долго. Сам я занимаюсь исследованиями и проектами в сфере современной академической музыки ― это одно из самых интересных и интенсивно развивающихся направлений в искусстве, но в нашей стране пока мало кто и мало что об этом знает. Есть ощущение, что в этой сфере просто нет инфраструктуры, во всех смыслах этого слова.

Для начала хотелось бы вывести музыковедение в более широкое поле гуманитарных наук – оно, пожалуй, как никакая другая искусствоведческая специальность оторвано от системы университетского образования. Счастливое исключение – замечательная магистерская программа «Музыкальная критика» в Смольном. Но до системного решения проблемы ещё далеко. Музыковеды «живут» в консерваториях вместе с композиторами и исполнителями, и это очень ценно, но пока у нас почти нет взаимодействия с философами, культурологами, социологами или театроведами.

Если говорить об организации проектов, то между музыкантами и продюсерами также сложилось недопонимание: продюсеры ставят цели сугубо коммерческие, а музыканты вообще в этом не разбираются. Так, во многих московских музеях есть музыкальные программы, но почти ни в одном из них (кроме музыкальных музеев-квартир – Скрябина, Прокофьева, Шаляпина) курированием не занимается человек с музыкальным образованием. Вопрос, конечно, не в самой «корочке», а в том, что большинство продюсеров и кураторов не знают, например, даже имен ведущих современных композиторов. Естественно, это сказывается на качестве программ.

Поэтому если буквально отвечать на вопрос «как появилась идея такой программы», я бы сказал, что вопрос стоял скорее «от противного» – уже невозможно было её не делать. Когда выяснилось, что в Шанинку пришла Катя Калачикова – которая сама музыкант и так же видит эту проблему – я сразу же к ней обратился.

Екатерина Калачикова (далее ― Е.К.): Мне кажется, это намерение зрело одновременно. Когда год назад я пришла на факультет управления социокультурными проектами, я не думала о том, чтобы использовать здесь свой бэкграунд в области академической музыки. У Шанинки есть факультет культурного менеджмента с богатой историей и своим полноценным ракурсом. Но в этом году в Шанинке запускается новый факультет гуманитарных наук, и мы решили, что такой факультет без программы, связанной с искусством, был бы грустен. Сначала я поговорила с Владом о бакалавриате, а потом мы решили рассматривать эту историю в комплексе и сразу открывать магистратуру. Не знаю, к чему нас это приведет, но мы люди отчаянные. 

Сегодня в профильных вузах мы не видим аналогичной образовательной программы, которая раскрывала бы для людей, искренне интересующихся тем, что происходит в современной музыке, и содержание, и операционную, процессную часть, позволяла бы получить навыки реализации проектов в этой сфере. И, наверное, из всех вузов, существующих сейчас, Шанинка — наиболее подходящее место для такой программы. 

Настоящая серьезная академическая музыка ― новая и экспериментальная, а значит, самая авангардная, и, следовательно, уже не «академическая». 

Е.К.: Отсутствие масштабной популярности академической музыки, наверное, играет ей на руку, потому что пространство для экспериментов здесь гораздо более широкое, чем там, где уже есть сложившаяся аудитория, и ты волей-неволей ориентируешься на ее запросы и вкусы. Академическая музыка относится к сфере «чистого искусства» и предполагает эксперимент и свободу как базовые условия своего существования. 

Кому будет интересно учиться на этой программе? 

Е.К.: Наши потенциальные абитуриенты ― это и выпускники профильных музыкальных и творческих вузов, образование в которых сегодня сконцентрировано вокруг исполнительских практик. Многие из этих молодых людей хотят заниматься менеджментом, делать свои проекты. 

В.Т.: Это магистерское, профилирующее образование, и мы надеемся, что у нас сформируется группа из людей с самым разным бэкграундом. Например, антропологи, филологи, даже урбанисты, если в сферу их исследовательских интересов входят музыка и музыкальный театр, ― точно желанные студенты. Они смогут предложить в своих проектах и исследованиях (кураторство – это ведь тоже исследование) те аспекты, о которых раньше никто не задумывался. А мы постараемся дать им то, чего им на данный момент не хватает.
Для людей с «нулевым» музыкальным опытом мы предлагаем вводные элективы, чтобы через интенсивное погружение ввести их в контекст. Мы учим не пианистов и не танцоров, а интеллектуалов, поэтому начать никогда не поздно. И лучше начать в магистратуре, чем потом работать в этой сфере, вообще в ней не ориентируясь.

Как программа, основной предмет которой ― академическая музыка ― обращается с современностью?

В.Т.: Вся музыка, которая звучит сегодня, играет важную роль в современной культуре. Когда мы слышим Баха, Бах оказывается современным композитором. Когда мы смотрим какие-то современные режиссерские интерпретации классических опер, мы обсуждаем их как современные произведения или актуальные реплики на вечную тему. Мы просто смотрим с сегодняшних позиций на музыку разных эпох. Смотреть на это по-другому в XXI веке было бы странно. При этом нашей в программе будут курсы о современности и в самом буквальном смысле ― такие, которых нигде больше нет: например, цикл лекций по музыкальному перформансу или спецкурс «Позднесоветский музыкальный авангард и современная композиторская сцена».
В общем, у нас будет современный подход ― но на базе академического фундамента. Много теории, обсуждения концептуальных основ и целеполагания проектов ― и в то же время много практики и рассмотрения конкретных кейсов вместе с ключевыми акторами из этой сферы. Мне кажется очень важным этот баланс.

Е.К.: Факультет социокультурного проектирования, на котором появилась эта программа, изначально был заточен на производство change makers, агентов изменений. Множество культурных изменений совершалось во многом в том числе и выпускниками этого факультета. 

Современность здесь важна, потому что программа по кураторству музыкальных проектов планирует выпускать людей, которые будут производить действие, меняющее ландшафт академической музыки ‘here&now’. 

Чем больше создается проектов, чем больше людей владеют нужным инструментарием, тем богаче и плодороднее эта почва. Это, наверное, самое главное, ради чего мы существуем, поэтому на факультете не могут появляться программы, которые просто занимаются репрезентацией исторических фактов.

Несколько лет назад было модно рассказывать про концепцию t-shaped people. Это люди, у которых есть горизонтальное и вертикальное развитие. Они владеют теорией, глубоко погружены в какой-то вопрос, при этом широко понимают контекст и могут в нем действовать. Мне кажется, что это история вечная. Именно такие люди могут совершать качественные изменения. 

Если ты глубоко не владеешь теорией, то, скорее всего, твой эффект будет либо бесполезен, либо вреден. Если ты владеешь только поверхностной горизонтальной частью, то никогда не сможешь оказать качественного существенного влияния. Вся практика зиждется на фундаментальных научных основаниях. И это основной методологический подход при формировании рамки нашей программы. 

К каким темам и вопросам обращается программа, и кто будет вести курсы?

Е.К.: Наша программа включает в себя не только инструментальную академическую музыку, но осмысляет этот пласт академической культуры во всем объеме, включая театральные искусства.

В.Т.: Речь идет о музыке в очень широком разрезе. Здесь и новый музыкальный театр, современный балет и музыкальный перформанс, исследования звука, саунд-арт, классическая музыка и музыка эпохи Барокко, Возрождения, доклассического периода. 

Мы выведем в поле зрения те музыкальные явления, которые, как правило, не изучаются детально в традиционных курсах вузов. Это музыка от эпохи «первого авангарда» ― до наших дней. 

В музыкальных школах и колледжах этот материал и вовсе отсутствует. В школах история зарубежной музыки заканчивается по базовой программе Шопеном, а в музыкальных профильных колледжах она часто обрывается на Дебюсси и Равеле ― то есть на рубеже XIX и XX века. Разрыв примерно в 100 лет! Мы будем говорить об этой музыке не только в художественно-историческом, но и в социокультурном контексте эпохи, из которого она произрастала. 
Второй важный момент: мы рассматриваем историю музыки как историю перманентных реформ. Это не монографический курс, где речь идет сугубо о персоналиях и говорится, что у композитора было три главных периода творчества ― «ранний, средний и поздний», а подход, который предполагает столкновение разных дискурсов.
Так, специалист по музыкальному авангарду ХХ – ХХI века Татьяна Цареградская будет вести авторский курс по анализу популярной музыки. Филолог и музыковед Борис Гаспаров прочитает курс по музыке (и литературе) эпохи романтизма. Значительная часть программы ― дисциплины по выбору, где каждый сможет, во-первых, выбрать то, что ему нужно, а во-вторых, не дублировать то, с чем он уже хорошо знаком по предыдущему этапу образования.

Е.К.: Получилась в самом лучшем смысле слова снобская программа. Кажется, Владу удалось собрать всех звезд, которые есть сегодня в академической музыке. 

В.Т.: Профессия куратора хороша тем, что она очень разносторонняя. Она вмещает в себя много составляющих: куратор ― это эстетик-эксперт и теоретик-концептуалист, это коуч художника или композитора, психолог и просто профессиональный переговорщик между разными сторонами процесса, наконец, он ― координатор и менеджер. Можно продолжать этот ряд ― кураторская профессия максимально многоаспектна. Это одна из самых современных профессий, потому что она требует предельной гибкости. При этом куратор должен быть глубоким знатоком и отлично разбираться в том, что он курирует.
Кстати, самой большой проблемой было найти преподавателей для базовой дисциплины ― музыкального кураторства. В итоге она будет преподаваться как серия авторских мини-курсов. Есть единая программа, которая охватывает разные сферы, и каждый педагог будет вести пять-семь занятий в той области, где он является узким специалистом.
Тематика курсов очень широка. Среди наших преподавателей – худруки и директора театров, композиторы и оперные режиссёры, дирижёры и инструменталисты, музыковеды и критики, культурологи и продюсеры. Не хочется кого-то выделять, поэтому отошлю читателей интервью к списку преподавателей на странице программы. Скажу только, что это действительно самые востребованные специалисты из России, Франции, США, Великобритании, Германии.

Для нас важно передать будущим студентам навыки осознанного, то есть компетентного кураторства ― когда тот или иной выбор глубоко обоснован. 

Сошлюсь на свой личный опыт: меня несколько раз приглашали на лекции и проекты не на основе продуманного профессионального отбора, а только потому, что не знали никаких других музыкантов, Честно говоря, это очень дискомфортное чувство, когда ты понимаешь, что тебя зовут не потому что ты профессионал и компетентен в своей сфере, а потому что ты первый попавшийся ― просто рядом твой номер телефона или аккаунт в фейсбуке. Это неправильный подход. Я бы сказал, что таких примеров в сфере междисциплинарных проектов с музыкой большинство. Когда люди оказываются в каком-то месте просто случайно ― им самим это не очень интересно, и здесь, как правило, не возникает настоящего взаимопонимания и качественного результата.

Осознанное кураторство ― это ведь еще и о том, что не всякий проект нужен?

В.Т.: В Москве большое культурное потребление и огромное количество культурных событий. Безусловно, есть ощущение мультиплицируемости проектов. Исследования говорят, что их число зависит не только от потенциала художников, и не от социального запроса, а от количества выставочных пространств, которые надо чем-то заполнить. И таких случаев, когда проекты создаются ради какого-то информационного шума, очень много.
Происходит распыление людей. Очень часто бывает, что у композитора параллельно 11 композиторских заказов. При всём уважении к композитору, скорее всего, в результате у него выйдет 11 сделанных в спешке и не слишком интересных произведений. Невозможно одновременно сделать столько всего хорошо, вложить туда мысль, месседж, идею, и успеть все качественно разработать. Но, к сожалению, везде важны количественные показатели ― заполняемость залов, количество премьер, количество проектов, и в результате о самой материи искусства просто забывают. Это касается не только музыки, но, пожалуй, и многих других сфер культуры. Хотелось бы, чтобы каждый проект делался не только ради самого факта его осуществления. 

Е.К.: Мне кажется, эта проблема уходит корнями в систему высшего академического образования. Главное ― выучить 32 сонаты Бетховена, а кто будет их слушать ― совершенно неважно. Считалось нормой, если на сцене сидит квартет, а в зале три человека его слушают. Нормальная среднестатистическая ситуация на концерте классической музыки. Одна из задач программы ― научить доносить по-настоящему глубокие вещи до аудитории. 

Но как подготавливать аудиторию к сложной музыке, которая сильно отличается от сочинений, с которыми знакомятся, например, в музыкальной школе?

В.Т.: У нас будет курс, который будет называться «Кураторское письмо». Не критическое письмо, не рецензии, а именно написание кураторских текстов о музыке. Я мечтал на сайте о новой музыке Stravinsky.online, который я веду с группой музыковедов-единомышленников, ввести такую рубрику, где перед крупными музыкально-концептуальными проектами публиковались бы кураторские комментарии. Пока не получается это сделать, потому что у большинства авторов нет таких навыков.
Здесь, на этом курсе, мы будем обсуждать, как формулировать свои кураторские идеи, как говорить публике о том, в чем замысел проекта, как себя необходимо настроить. Адекватное восприятие, по большому счету, это вопрос именно настройки. Иногда даже не нужно сообщать человеку и самые минимальные сведения ― важно просто предложить какой-то фокус внимания, и дальше он разберется сам.
Мне очень нравится принцип композитора и режиссёра Хайнера Гёббельса, у которого спектакли всегда имеют очень непонятные названия ― допустим, «Eraritjaritjaka». Никто не знает, как это переводится. И он говорит ― замечательно, что название моего спектакля ничего не означает ― значит, человек приходит на него открытым. Там не написано, например, «Евгений Онегин», то есть слушатель ничего заранее не знает и не ждет. И «смысл» спектакля рождается в какой-то степени в сотворчестве автора, исполнителя и публики. В современном искусстве, которое чаще всего занимается тем, что расширяет границы и задает проблемные вопросы, важно просто включить слушателя в этот разговор. И мы постараемся настроить наших студентов на эту волну.

Е.К.: У меня тут есть две новости, хорошая и плохая. Начну с плохой новости для современной академической музыки: люди, которые прошли музыкальную школу, часто как будто бы хотят взять реванш. Получив «высокие дозы» Баха, Моцарта и Бетховена, среднестатистический выпускник музыкальной школы их скорее недолюбливает, но чувство, что это что-то очень хорошее, с чем он не справился, остается. Задевается в человеке струна, которая говорит, что я мог бы стать образованным человеком, но не стал, поэтому я сейчас прочитаю книгу «Классическая музыка для чайников», посмотрю несколько лекций и возьму реванш, стану просвещенным. Это сильно мешает человеку воспринимать современную музыку, потому что в школе говорили, что Моцарт - это хорошо, а вот про то, как и зачем интересоваться современной академической музыкой, никто не рассказывал. Это не вошло в условный пакет «культурного человека».

Таким образом, запрос на Моцарта и Бетховена значительно выше запроса на современную академическую музыку, потому что травмы этой нет, и боли нет. 

В.Т.: Полностью согласен с тобой, только добавил бы еще к этому списку Чайковского.

Е.К.: Можно еще Рахманинова, второй концерт. 

В.Т.: И три симфонии Бетховена ― Третья, Пятая и Девятая (смеются).
Выпускники музыкальных школ ― это часто самая закрытая аудитория, как ни странно. У них есть представление о каноне, и дальше они все соизмеряют с ним, и если что-то в него не вписывается, у них возникают сомнения в том, что это вообще музыка. 

Е.К.: Хорошая новость: формирование спроса ― это технология. Эта программа кроме всего прочего дает технологию продвижения современной академической музыки.
Я верю, что, выпуская людей, просто владеющих базовыми инструментами коммуникации с широкой аудиторией, мы можем значительно увеличить интерес к современной музыке.

В.Т.: Моцарта и Чайковского мы, естественно, считаем замечательными композиторами и тоже хотим их открыть публике. У Бетховена кроме Третьей, Пятой и Девятой симфоний есть прекрасные Первая и Вторая, а их никто не играет. Наша задача ― открыть и эту музыку публике, которая испытывает определенную аллергию к словам «консерватория» и «филармония». 

Е.К.: В общем, мета-цель магистратуры по кураторству музыкальных проектов ― рассказать людям, что у Бетховена симфоний было больше, чем три (смеются).

Как программа будет преодолевать москвоцентричность и обращаться к тому, что происходит в регионах?

В.Т: Мне кажется, москвоцентричность имеет два разных аспекта. С одной стороны, многие люди стремятся в Москву, потому что здесь происходит несопоставимо больше всего. С другой стороны, в нашей сфере москвичи и питерцы подчас зациклены на наших двух городах и далеко не всегда хорошо знают, что происходит во всём остальном большом мире. Многие известные музыкальные критики и кураторы не знают имен ключевых современных зарубежных композиторов. Если взять российских композиторов, известных в России и известных за рубежом ― это тоже два разных списка, они не очень пересекаются.
Мне кажется, что наша задача ― преодолевать обе стороны москвоцентричности, показывать, что есть много всего и в других регионах России, и в других странах. О преподавателях-иностранцах я уже говорил, а из регионов у нас будет, например, замечательный музыковед Юлия Векслер из Нижегородской консерватории, которая читает лекции уровня лучших московских вузов. Это будет её первый авторский курс в Москве. 
Кроме того, люди из других регионов смогут учиться у нас благодаря смешанному формату обучения. В магистратуре будет несколько очных сессий в году, очень емких и концентрированных по времени. Из других городов можно будет приехать в Москву четыре-пять раз в год, и после этого заниматься в онлайн-режиме в своих регионах, уже там, на месте что-то продвигая. 

Е.К.: Последний год я много изучаю культурный российский ландшафт. Тема москвоцентричности очень мне интересна и близка ― я сама родилась в городе Юрга Кемеровской области. Там же, например, родился композитор Станислав Маковский. Это город с 80 000 населением. Градообразующее предприятие ― машиностроительный завод. Из культурной инфраструктуры там есть ДК Победа и музыкальная школа.
Отец Маковского Олег Новиков сам, без какой-либо поддержки создал в Юрге культурный центр «Арт-пропаганда», который продвигает экспериментальную музыку, экспериментальное искусство. Я с удивлением и восторгом обнаруживаю, как много на карте России таких инициатив. Для меня представление о москвоцентричности в результате этого исследования сильно изменилось. Я вижу очень много людей, которые не хотят переезжать в Москву, потому что им ценна культура и история места, где они живут. Я надеюсь, что факультету удастся москвоцентричность преодолеть, и сделать по-настоящему всероссийские программы, которые будут базироваться не только на международных стажировках, но и стажировках по России. Москве есть чему поучиться у регионов. Пожить полгода в Казани, полгода в Новосибирске ― тогда у человека формируется по-настоящему объемный взгляд на то, как устроена страна. 

Какие изменения внесут выпускники программы в культурный ландшафт?

В.Т.: На музыкальных событиях, которые мне кажутся самыми лучшими в России, ― пустые залы. Хотелось бы, чтобы уже существующие топовые проекты имели свою публику и адекватный отклик от околопрофессионального сообщества.
Или другой пример того, что можно и нужно менять. За последние несколько лет вышло два номера известных философских журналов, посвященных музыке. Характерно, что к формированию контента этих номеров редакции не привлекли ни одного музыковеда, современную музыку авторы обсуждали, исходя из своих, надо сказать, весьма случайно сформированных представлений. В результате там не было представлено практически ни одного ключевого направления современной музыки, ни одного ключевого композиторского имени. Соответствующими были и умозаключения, базирующиеся на крайне спорной и не презентабельной выборке. А ведь это не кто-нибудь, а философы.
Но в этом я вижу, прежде всего, большую вину всей нашей системы музыкального просвещения. На сегодня, например, самая известная у нас книга о музыке ― это сборник интервью Ханса Ульриха Обриста с композиторами. Могу сказать, что о существовании этой книги не знает 99% музыковедов. Просто хотелось бы, чтобы музыковеды умели и могли писать такие книги, которые были бы востребованы у интеллектуальной аудитории. Было бы здорово все-таки взаимно скорректировать эту ситуацию! Это программа-минимум. 

Программа максимум ― это выстраивание обновленной музыкальной инфраструктуры (ни в коем случае не централизованной), чтобы серьезные инициативы и классные начинания могли выживать, чтобы повышался уровень того, что уже существует, чтобы людям было где учиться, было чьи лекции почитать и послушать, было какие книги купить.

Е.К.: Мне бы очень хотелось, чтобы культурный ландшафт менялся в сторону качества проектов, и чтобы люди, которые учатся на факультетах исполнительских искусств, но имеют кураторские амбиции, получили возможность для самореализации. 
Важно, чтобы проектов было много и не нужно ждать, что они сразу будут качественными, важно, чтобы они появлялись. И это будет, наверное, лучшим результатом этой программы.