Возвращение в горный Ханаан. Как выпускница Шанинки возрождает заброшенную синагогу горских евреев в Дагестане

Возвращение в горный Ханаан. Как выпускница Шанинки возрождает заброшенную синагогу горских евреев в Дагестане

Синагога горских евреев Дагестана Темир-Хан-Шура, построенная при легендарном имаме Шами́ле, последние 30 лет простояла разорённой и опустевшей. Почти вся местная еврейская община разъехалась из Буйнакска в начале 1990-х гг., во времена разгула бандитизма на Северном Кавказе. Но в канун 2020 года, незадолго до ханукальной недели, старая синагога вновь ожила. Здесь прошёл художественно-музыкальный перформанс с участием всемирно известного валторниста Аркадия Шилклопера, на который зрители летели из Перми, Владикавказа, Петербурга, Москвы и других российских городов.
Куратор проекта возрождения синагоги, сотрудница ГЦСИ и выпускница Шанинки Катя Гандрабура рассказала, как она вновь открыла синагогу для горских евреев, как разбросанная по всему миру община принимает участие в её восстановлении, и что будет происходить в старой синагоге в новом году.

Ничья синагога на балансе Росимущества. Краткая история Темир-Хан-Шура


Еврейская община появилась в Дагестане в середине XIX века, по окончании Кавказской войны. Буйнакск, где сегодня находится синагога Темир-Хан-Шура, был одним из эпицентров почти полувекового противостояния кавказских горцев под предводительством имама Шами́ля и царской России. Новые городские власти приняли решение, что бывшая крепость должна обрастать местными поставщиками, — и издали указ, по которому в регионе на выгодных условиях могли селиться европейцы, русские и евреи.

Судя по записям раввина, сделанным после открытия синагоги, в 1864 — 1868 годах много еврейских семей переехало сюда из Беларуси и Польши. Здесь они получали землю и более высокий сословный статус — к примеру, купца второй гильдии, что было достаточно сложно сделать в других местах.

Приезжие стали открывать множество предприятий — в частности, было очень развито кожевенное производство. Сформировалась большая община европейских евреев (ашкеназов) — около 1500 человек, целое поселение в центре Буйнакска. И у них появилась своя синагога, которая к настоящему времени, увы, не сохранилась.

А чуть позже из горных районов Дагестана сюда пришли горские евреи. У них был свой язык, своя специфика отправления религиозных обрядов — они нуждались в своей синагоге. И Темир-Хан-Шура — это самая старая синагога горских евреев, сохранившаяся в Дагестане с тех пор. Есть ещё одна, в Дербенте, но она была построена в начале XX века.

Уникальность её заключается в том, что синагога практически не перестраивалась: то, что сохранилось, сохранилось в первозданном виде. По оценкам экспертов, она, видимо, просто поновлялась. Прилегающая к ней территория была частью большого района, где жили горские евреи в Буйнакске. Здесь были разные торговые лавки, училище при синагоге. Когда синагога ашкеназов была разрушена, горские евреи давали своим единоверцам помещение у себя. Как мне рассказывал один пожилой человек, ходивший туда мальчиком, когда «европейцы» завершали свою службу раньше, они всегда ждали во дворе, пока закончат горские евреи, чтобы не проходить через зал.


После революции здание было национализировано. На посвящённой синагоге выставке, которую мы организовали в местном краеведческом музее, представлен документ, где сказано, что в собственность государства передаётся не только здание, но и столы, скамьи, ковры — всё имущество внутри синагоги.

Как выяснилось, сегодня синагога Темир-Хан-Шура всё ещё находится на балансе Росимущества. А в той части, где располагалась школа, работает клуб игровых автоматов. Неясно, кто так распорядился: община никогда не имела права продавать здание синагоги.

Документы на приватизацию синагоги еврейской общиной давно болтаются по разным кабинетам. Дело осложняется тем, что в 1990-е годы, когда это стало возможным, большая её часть разъехалась за пределы Дагестана, и вопрос был подвешен. Но теперь, когда мы начали здесь свою активность, многие из тех, кто находится далеко за пределами страны, вспомнили, что вопрос ждёт своего решения, и запустили новый виток по делу приватизации синагоги общиной горских евреев Дагестана.

Сокровищница буйнакской синагоги. Что обнаружилось внутри заброшенного здания?

Когда мы туда вошли, было очевидно, что в здании ничего не происходило, кроме того, что врывались какие-то мальчишки или мародёры, что-то вытаскивали, пытались сжечь. Но синагога построена из кирпича и крепкой лиственницы — сжечь её не так просто. Поэтому ограничивались тем, что выжигали часть пола и на этом всё.

Люди, которые залезали внутрь, чтобы вытащить какие-то ценные вещи, видимо, не понимали, что является ценным. И к большому сожалению, когда я собрала там и сложила в шкафах старые книги и молитвенники, тут они как раз осознали ценность этих предметов. И перед тем, как мы вернулись в синагогу снова, их-то и вытащили.

Но что-то удалось спасти и нам. Там лежали разбросанными вещи, которые свидетельствуют о том, как много было прихожан в синагоге, как это было важно в их жизни. Например, мы нашли талиты — это ткань, которой покрывают голову во время чтения священных книг. Значит, люди перед отъездом приносили в синагогу свои вещи, оставляли в ней какие-то предметы культа, понимая, может, что уже не вернутся.

Так же валялись по углам такие специальные семейные мешочки, в которые заворачивали свитки Торы и, вероятно, талиты. Обычно они хранились в индивидуальном ящичке у каждого мужчины. Каждый такой мешок сшит вручную в разные годы, из разных тканей, с вышивками, монограммами, подкладками. Каждая вещь отражает мастерство женщин, которые делали такие мешки для своих мужей. То ли сдавали на ветошь, то ли не успели забрать, когда уезжали.
Когда рассматриваешь эту коллекцию тканей, понимаешь, что за ними — семьи из нескольких поколений. Мы отправили это реставраторам, те привели их в порядок — значительная часть представлена сейчас в историко-краеведческом музее Буйнакска.
В мае 1970 года в Дагестане произошло землетрясение, было разрушено очень много жилых домов. Эпицентр пришёлся на Буйнакск — и с тех пор город не вполне оправился от катастрофы, до сих пор выглядит изувеченным. Но синагога чудом устояла, и из общины мало кто сдвинулся с места, все остались. Наоборот, стали восстанавливать и заново строить жильё.

А в 1990-е гг., когда на Северном Кавказе в целом было неспокойно и процветали похищения и торговля людьми, местные евреи стали особенно уязвимы: если кого и воровать на этой территории, со слов оставшихся в Буйнакске, то воровали членов еврейских семей. Некоторые не смогли выкупить родственников: «украли дядю, мы не собрали денег — и его убили» — евреи в то время и в том месте были слабым звеном.

Понимая, что не смогут в такой ситуации спасти близких, многие уезжали. Один человек рассказывал мне, как уже сидел в самолёте, чтобы лететь в Канаду, но подумал о провожавшем его дяде, который оставался в Буйнакске один, — и просто отстегнулся и вышел. До сих пор живёт здесь. Жена подала на развод с ним, дочь теперь в Германии, а он остался в Дагестане и хранит ключи от синагоги как единственный из оставшихся евреев мужчина подходящего возраста, кому их можно доверить.

При этом синагога горских евреев Буйнакска в ведении Росимущества формально не является архитектурным памятником или хотя бы вновь выявленным объектом культурного наследия. Соответствующие документы на неё были подготовлены, но придерживались. Есть мнение, что, когда синагога станет памятником, возникнут сложности с её ремонтом и реставрацией.

Реставрационные работы должны быть лицензированы, что удорожит все процессы. С одной стороны, это естественно. А с другой, нет никакой гарантии, что в синагоге не появятся пластиковые окна, например.

Наш проект по ревитализации синагоги как одного из культурных центров республики отчасти подтолкнул и общину, и госорганы к тому, чтобы вновь обсуждать этот вопрос. Мы взаимодействуем со всеми — мэрией города, республиканской общиной, Национальным музеем Дагестана, Министерством по национальной политике и делам религий, федеральным Министерством культуры и Российским еврейским конгрессом.

Свято место пусто не бывает. Какой будет синагога Темир-Хан-Шура в новом качестве?

Синагога работает как таковая, когда есть 10 мужчин — членов общины, которые могут читать Тору. Если 10 мужчин нет — а там нет, и вряд ли они появятся, — то и синагога в прежнем качестве возродиться не может. Наш проект многим, кстати, помог осознать и смириться, что здесь должно быть что-то другое.

Изначально у меня была идея музеефикации этого пространства — той атмосферы и смыслов, что в нём заложены. Потому что это подлинный архитектурный памятник, связанный с историей горских евреев на Северном Кавказе. Но музеефикация не как приспособление под какую-то внешнюю экспозицию, а сохранение того, что есть в этом пространстве.

История общины достойна того, чтобы о ней рассказать. За ней стоит целая геополитическая история. Думаю, если всё сделать правильно, это станет и туристической достопримечательностью, и важной точкой формирования идентичности горожан. Буйнакск имеет специфическую репутацию, которую нужно менять в позитивную сторону.

Местные продолжают уезжать — особенно молодые люди. Остаются одни старики. Когда-то в городе была огромная православная община с храмом в центре города — сегодня от неё остался лишь небольшой приход. Были лютеране, кирха — тоже практически все разъехались. Люди, живущие в Буйнакске, говорят, что синагогу, безусловно, нужно восстанавливать, но интересно конфессиональное многообразие этой территории в целом. Оно на сегодня практически утрачено — и местные понимают, что нужно хотя бы сохранить память об общинах, которые здесь были.

Я как раз за партисипаторный музей — за включение в культурное проектирование сообществ, специалистов, экспертов и примирение разных концепций. Люди, которые уехали из Буйнакска 30 лет назад, пишут мне сейчас из Америки о том, что для еврейской культуры важна, например, книга. Поэтому хорошо бы открыть в синагоге библиотеку для горожан — пусть она полностью изменит предназначение. Мне кажется, если правильно соотнести все сценарии, одно другому отнюдь не помешает.

Сейчас наша главная задача — чтобы эта активность не затухала. Когда зрители приехали на наш перформанс в декабре, дагестанская община горских евреев встретилась, может, впервые за 30 лет. А многие отсюда родом!

Возвращение в горный Ханаан. Как община отреагировала на возрождение синагоги Темир-Хан-Шура?

Как только мы появились в публичном пространстве — у общины есть большая группа в Fb, где я опубликовала информацию о проекте, — сначала отнеслись с недоверием. Кто-то был рассержен, обижен: «Почему не мы это делаем?», «Зачем вы навязываете нам чужую музыку?», «А какое ты имеешь право? А еврейка ли ты?». Мы много всего выслушали в начале.

Объяснить, что в данной ситуации это не имеет никакого значения, что есть просто профессиональный подход, было довольно сложно.

Но потом мы их наконец усадили, накрыли одеяльцем, потому что внутри дикий холод, и Аркадий Шилклопер взял шофар, а художник Макс Эпштейн зажёг свечи, как того требует обряд, — и они услышали вот этот протозвук... Увидели, что Макс рисует их историю, знакомый ландшафт, горы Дагестана, старое еврейское кладбище, которое было очень узнаваемо, портреты людей, которых они знали. Это была техника трансформирующейся живописи, так называемое документальное рисование. И сопровождалось это светлой грустной музыкой, которую специально для перформанса написал израильский композитор Юрий Бренер.
Этот синтез визуального и музыки очень сильно на них подействовал. Как минимум они смогли считать то, что мы хотели им сказать. Уходили все с просветлёнными лицами, благодарили. Для них это было откровение — думаю, люди приехали, не зная, что их ждёт. Символическое возвращение себе этой синагоги. Теперь они могут не просто спорить по поводу неё: «Это вы забросили — нет, это вы забросили!». А обсуждать её будущее с конструктивной точки зрения. Быть ей музеем или библиотекой, а если ни тому, ни другому, то чему? 

Многие неевреи, придя на перформанс, признались, что всю жизнь живут в городе и никогда не были внутри! В местном кафе нас кормили такие восторженные девушки, они даже расплакались: «Мы не знали, кого кормили, благодаря вам узнали такое про свой город».


Это ещё история о посттравматической реабилитации: об отъезде, который был связан со страшным для людей временем. Им трудно об этом вспоминать. Мне показывали свидетельство о смерти одного человека в Израиле, где было написано «Умер от ностальгии». Поэтому «Еврейская сюита» в синагоге была с нашей стороны и арт-терапевтическим шагом.

Когда оказываешься в подобной ситуации, она начинает эмоционально тебя вовлекать. Возникает чувство ответственности — перед конкретными людьми, которые поверили тебе, взяли ключи и открыли синагогу, приготовили национальную еду в честь твоего приезда.

Это один из самых грустных проектов в моей жизни. Я никогда не работала с темой репрессий, Холокоста или чем-то таким. А тут такая утрата. Регион потерял целый народ, который в большинстве своём рассеялся, утратил связь со своими корнями. Это, конечно, травматическая история. Осмысление этой травмы и работа с ней — моя личная миссия в проекте.

Энергия событий и особенности культурного проектирования в Дагестане

Зрители на перформансе говорили: ради того, чтобы присутствовать при событии, которое мы организовали, стоило лететь из Петербурга, Нальчика, Москвы, Владикавказа. Но думаю, надолго энергии событий не хватит, чтобы привлекать людей, будоражить их воображение. Буйнакск с точки зрения туриста не самый привлекательный город. А в Дагестане вообще есть, что посмотреть: и море, и горы красивые.

Поэтому мы не вписываемся в сложившуюся ситуацию, а создаём её. Создаём музей, рассчитанный на аудиторию, во-первых, международную, а во-вторых, неоднородную. Это не тот турист, что приезжает в Дагестан на пляж. А те, кто возвращается сюда, например, в поисках документов о своих родственниках или чтобы почувствовать атмосферу города и синагоги, куда ходили их бабушки и дедушки.
Потом развивается так называемый умный, образовательный туризм. В публичном пространстве горские евреи являются культурологической загадкой — многим было бы интересно узнать о них. Я не имею ввиду исследователей — скорее, людей, которых интересует культурное многообразие в мире.

В Дагестане стали появляться семьи, которые путешествуют здесь на машинах, потому что снизилась напряжённость в регионе. Не думаю, что здесь появятся автобусы с туристами, но существуют очевидно заинтересованные группы.

Вас могут заинтересовать программы:

7462